Михаил Чижов

В квартире было очень холодно. Алексей, чтоб согреть­ся, делал несколько раз приседания, зарядку. Это помогало на час, затем промозглая сырость заползала под одежду, вызывая дрожь.

Ночь казалась бесконечной. Он знал цену этим ночам, когда ухаживал за умирающей женой. Теперь судьба поручила уха­живать за ее отцом.

Два раза за ночь тесть просыпался, и Алексей отводил его в туалет. Наутро Павлов сварил жидкую манную кашу и покор­мил с ложки Ивана Федоровича.

Две ночи провел с ним Алексей и с удивлением стал заме­чать, как все более и более осмысленным становился взгляд тестя, а немногочисленные слова связными. Он нашел в домаш­ней аптечке стрептомициновый линимент, пропитал им марле­вый кусок и лейкопластырем приклеил его к свищу, приговари­вая:

— Вот принесу в следующее дежурство медовую лепешку, и рана сразу заживет.

И все эти хлопоты, вся эта нелегкая возня звенели словно колокольчики в голове: «Спас человека, спас душу; спас чело­века, спас душу».

В этой почти могильной тишине многое вспомнилось Павло­ву. Ни одной, даже самой мало-мальской книжонки не было в доме, и Алексей стал писать, пытаясь найти и выразить равно­весие между добром и злом, Божьей волей и людскими намерениями. Теперь он не сомневался, что Васильевич специально подпаивал его водкой, чтобы усугублять расстройство его па­мяти, создавая иллюзию помешательства.

«Какой же степени должна быть жадность, чтобы идти на такое? Или нищета нынешняя тому причиной? Полнейшая не­уверенность в завтрашнем дне? Сколько плодородной почвы для ростков зла дополнительно появилось в «реформенные» време­на? В чью сторону склоняется вектор истории: зла или доб­ра?»— размышлял Алексей, ворочаясь бессонными ночами, и не находил ответов.

Да, кто их знает?

Было еще много длинных ночей. Но Иван Федорович уди­вительно быстро шел на поправку. Через две недели он уже сам вставал и, шаркая, ходил в туалет, держась за стенку. Пав­лов, проконсультировавшись со знакомыми специалистами, да­вал необходимые ему лекарства, варил бульон и каши, поил соками.

Через месяц Иван Федорович с трудом стал отвечать на во­просы о прошлом, ожидая наводящие вопросы, а через два ме­сяца сам стал задавать вопросы, и были они связными и логич­ными.

Симптомы заболевания исчезали без следа, словно авгус­товская, росистая дымка. Павлов нашел ему сиделку — соседку с верхнего этажа, чуть моложе его, крепкую хозяйственную женщину.

И 9 Мая он, фронтовик, уже самостоятельно ходил на торжественное собрание, устроенное районной администра­цией.

И теперь, когда в телефонной трубке Павлов слышит за­дорный, чуть-чуть дребезжащий, но еще сильный голос тестя, он думает: «Это что? Чудо?» И не находит ответа.

...А спустя семь месяцев Васильевича разбил сильнейший ин­сульт, после которого он с трудом выкарабкался. Теперь он еле ходит, держась за стенку и выворачивая непослушную левую ногу. Говорил он, запинаясь, и взгляд дебильных его глаз мед­ленно переползал с предмета на предмет.

Теперь ему немногое нужно от жизни. Ни машины, ни квар­тиры. Ничего!..