Михаил Чижов

Тесть даже не пришел на похороны дочери. Двенадцать лет Алексей о нем ни сном, ни духом не ведал, и вот этот неожи­данный звонок. Что это? Желание успокоить грешную душу? Замолить перед Богом неблаговидные дела?..

С Волги дул пронизывающий ветер, под его напором трепе­тали желтые листья, а наиболее слабые срывались, уносимые вдаль. Павлов с сыном долго искал дом вновь объявившихся родственников. Дед, как мысленно окрестил его Алексей, кута­ясь в меховую безрукавку, протянул, здороваясь, безвольную руку. Сидел в основном молча, только иногда произносил не­связные слова, после которых Мария Григорьевна многозначи­тельно качала головой, давая понять Алексею, что муж не со­всем нормален.

— Что с ним? — спросил Алексей.

— Попил водочки-то за свою грешную жизнь, вот и свих­нулся малость, ведь ему через год 80 лет стукнет. А иногда спать не дает, кричит, на меня наваливается. Видится ему, будто я девка молодая что ли, пытается обнимать. Я не даюсь, а он еще сильный, ломает меня. Я боюсь с ним оставаться. Сын мой, Сашка, на тепловозе по сменам работает и не всегда может помочь. Два раза ночью вызывали «психичку», увозили его в районную больницу, но ведь там долго не держат. Таблетки для успокоения даю ему, да только все меньше и меньше они помогают. А стоят они дорого.

Алексей достал полтысячи и подал Марии Григорьевне:

— Возьмите на лечение.

Она взяла их и, деликатно сжав губы, положила на край холодильника.

— Мне вот уже стукнуло 75 лет, и тоже прихватило. Годы.

— Решили мы с Иваном сыну твоему завещать половину вот этой квартиры. Дочь он свою жалеет, рано умершую. Хочет, чтоб внуку что-то досталось. Сейчас надо съездить к нотариусу.

— Спасибо, спасибо. Вот не знаю, за что такая милость?

— Ну, как же. Кровиночка-то его в вашем сыне есть!

— Где ты учишься, сынок? — спросила Мария Григорьев­на, переводя взгляд на сына Павлова.

— На первом курсе университета,— кратко ответил Ромка.

— Нравится? - продолжала она, чтобы заполнить паузу.

— Пока еще не разобрался,— усмехнувшись, пробормотал он. Разговор не клеился. Наконец приехал ее сын на «Жигу­лях». Они познакомились:

— Александр Васильевич,— протянул он руку, представляясь с угодливой поспешностью, и добавил: — Ну, что ж? Пора ехать.

Алексей помог одеться Ивану Федоровичу. У того плохо слу­шались руки и ноги, и было такое ощущение, что тесть недав­но перенес инсульт. Все происходящее все более и более не нравилось Павлову. Прежде всего настораживала неискренность. Крепло ощущение, что его дурачат: ведь завещать что-то мож­но только в здравом уме и ясной памяти — приходилось иногда читать Гражданский кодекс.