Михаил Чижов

Сестры и врачи в приемном покое смотрели на тестя с го­рестным сожалением.

— А вы кто? — спросил Васильевича врач приемного покоя, не скрывая явную неприязнь.

— Сын... приемный,— ответил, запинаясь и краснея, Ва­сильевич, понимая даже своей черствой душой, что так не от­дают человека, с которым прожил вместе не один десяток лет, в это сомнительное по своему назначению место.

— А где направление? — также недружелюбно продолжал врач, мужчина средних лет, повидавший многое за свою жизнь и тем не менее не привыкший к подлости родственников боль­ных. И расспрашивал он пасынка лишь для того, чтобы хоть как-то затронуть у того чувства жалости и раскаяния.

— Там... был звонок, тут есть договоренность.

— С кем? — продолжал напирать врач.

— С Зинаидой Павловной,— выручила медсестра, сидевшая напротив, многозначительно посмотрев на дежурного врача.

Тот недовольно наморщил лоб, воспитательный раунд при­ходилось заканчивать.

— А вы кто? — решил дожать врач, обращаясь к Павлову.

— Это отец моей давно умершей жены,— сказал Алексей, испытывая неловкость.

— А-а-а,— только и сказал врач, яростно двигая ручкой по бумаге.

Павлов, устав сдерживаться, вышел во двор, с трудом от­крывая зашарпанные двери, снабженные тугими пружинами. Таксист вышел из машины и подошел к нему.

— А вы кем будете Ивану Федоровичу? — задал он вопрос почти как врач.

— Я бывший муж его покойной дочери Марины.

А, вот оно что. Я ее помню.

Павлов, не куривший уже несколько лет, попросил у так­систа сигарету. От первой же затяжки закружилась голова. Он побледнел, но еще раз глубоко затянулся, кровь отлила, и в голове поплыл теплый туман.

— А ты знаешь,— решительно переходя на ты и проникаясь к Павлову доверием, сказал шофер,— это мать Васильевича не пустила отца на похороны дочери. Боялись, что уйдет он от нее да денег будут просить. Они тогда богато жили, машину, квар­тиру кооперативную купили. Закодировали его, и вот что полу­чилось.— Он замолчал, закуривая.

Угольно-черные липы качали голыми ветвями, как будто хотели постучать Павлову по плечу. Вот только непонятно — осуждающе или успокаивающе. Алексей грустно усмехнулся. Все происходящее теснее сплеталось в загадочный узел.