Глубокой ночью я неожиданно проснулся, словно кто-то долго и неотрывно смотрел мне в лицо, и резко, не раздумывая, встал. Вышел на кухню, попил воды и подошел к окну. Под желтым светом мощной галогенной лампы сверкали миллиардами алмазных льдинок высокие сугробы, схваченные после мартовского полуденного солнца ночным морозом. Белая поземка невесомыми нитями неслышно тянулась по черным лентам-проталинам асфальтовой дороги. Я выключил свет, и в окно тотчас же полезла паутина теней тонких ветвей березы, замерзающей около дома. Ни единой машины, ни души.
Конец марта с крепкими морозами был удивительно непохож на все предыдущие, мной прожитые. Лишь однажды, в классе шестом-седьмом я, возвращаясь вечером после второй смены из школы, обморозил щеку (идти надо было полтора километра). Тогда полный диск луны только-только выкатился из-под горизонта и был неправдоподобно огромен и ярко желт между тёмными пятнами «морей». Ночная красавица ещё не горела в обычную силу, отражая земной свет, а только, тлеясь, впитывала его, словно наполняясь энергией на долгую ночь. Поднявшись, луна побледнела, уменьшилась и стала похожа на себя, осветив в полную силу всю округу с маленькой фигуркой, затерявшейся средь высоких сугробов. И день этот, последний учебный перед весенними каникулами, со стужей на дворе за минус 20 и желтой луной, помнится мне до сих пор.