Михаил Чижов

Громко обмениваясь впечатлениями, перебивая друг друга, мы, ватага из пяти мальчишек, возвращались домой. Я и Сашка, схватив дома по куску хлеба, выбегали во двор, где нас нетерпеливо ждали друзья: братья Сорокины да Борька. Двое старших играли против нас младших на три года. Заигрывались до тех пор, пока мяч, уже совсем невидимый, попав в ноги, пугал, а не радовал. Отдав детские силенки игре, мы с братом, еле передвигая ватные ноги, дотаскивались до дома, садились на скамью возле русской печи и порой засыпали, уронив отяжелевшие головы на кухонный стол.

— Умаялись, бедненькие,— ласково говорила мама, снимая с нас грязные одежки и перетаскивая нас, спящих, на кровать.

И дергались во сне наши руки и ноги, продолжающие плести неповторимые финты. Я и Сашка были у мамы последними из пятерых детей, и опыт подсказывал ей не ругать нас за быстро рвущиеся ботинки и тапочки.

— Как в огне горят,— сокрушенно говорила она, разглядывая дыры на боевой нашей обуви.— Опять новые покупать,— и тяжело вздыхала. Мы виновато топтались около мамы.

Однажды отец, прерывая речь многозначительными паузами, торжественным голосом сказал, что один его знакомый переезжает в Москву и распродает всякую мелочь. Есть у него настоящий футбольный мяч, и он ему явно уже не нужен.

— Пап, купи! — закричали мы с Сашкой.

— Это легче всего.— Отец был сторонником воспитания ранней самостоятельности, да и лишних денег в семье не было.— Сходите, приценитесь. Я ему сказал о вас, он живет на соседней улице. Да будьте уважительны: его зовут Юрий Петрович.

Петрович — мы тут же так его окрестили — жил рядом с парикмахерской. В ней мы обычно стриглись под «ноль»; обрастая через месяц-полтора, и вновь стриглись так же.

Мы отчаянно трусили — это был первый опыт общения со взрослым чужим человеком. Я потрогал свой кончик носа, тот похолодел от небывалой ранее сосредоточенности и волнения.

Четыре кнопки электрических звонков черными зрачками глянули на нас. С трудом разобрались и нашли нужную. Я и читать-то в то время не мог, хотя знал буквы, но ленился их складывать: времени не хватало — двор манил с неодолимой силой.

Робея, девятилетний Сашка позвонил в дверь парадного. Ждать пришлось долго. Наконец без привычного вопроса «Кто там?» открылась массивная дверь. Старый, купеческий дом. Широкая лестница прямо от двери вела на второй этаж. У первой ступени стоял сурового вида высокий мужчина с пустым рукавом, заправленным за ремень гимнастерки.

— Пожалуйте, молодые люди,— насмешливо произнес он, широко махнув единственной левой рукой.

«Молодые люди» в сатиновых черных трусах до колен и выцветших майках нерешительно топтались, с ужасом поглядывая на пустой рукав. Петрович хлопнул дверью и молча пошел вперед. Мы оказались в кромешной тьме.