Но русскому, исконному, можно даже сказать, кондовому читателю понятна в откровениях Константина Леонтьева другая, народная, правда. Та, что чиста и не замутнена новейшими демократичными веяниями, что имеет душу, с трудом выживающую в условиях уравнительного, буржуазного «братства» и общечеловеческих ценностей, что дарована самобытной культурой и традициями дедов и отцов, а носитель их всерьез плачет по бесследно исчезающей Руси, по её исторической памяти.
Русский человек буквально содрогается, читая: «Я осмелюсь даже, не колеблясь, сказать, что никакое польское восстание и никакая пугачевщина не могут повредить России так, как могла бы ей повредить очень мирная, очень законная демократическая конституция» («Византизм и славянство», 1875 год).
Мороз по коже от этого прогноза. Как он потрясающе, оглушительно и кинжально точен, словно удар стилетом в незащищенное сердце, словно взгляд в зеркало отрезвевшего после затяжного запоя. Даже пьянице душевно противно, физически больно от своего неприглядного вида, что же говорить о нас, возлюбивших Россию навечно, и проживших, точнее просуществовавших, двадцать последних лет либерального безвременья.
Как же определить ту горькую беду, поразившую Россию с приходом либеральной демократии в конце ХХ века? Ведь только сейчас некоторые начинают трезветь, и то лишь после 20 лет политических унижений, разложения основ морали, буржуазной пошлости, эгоцентризма правящих «элит», которые электрической искрой высекли картины полного развала российской государственности. Не говоря уж об экономической разрухе, суть которой лежит в особом отношении к России более искушенных в «демократии» стран Запада и, прежде всего, Америки, безмерно напуганной былой мощью СССР.
Конечно, в России сохранены и даже преумножены органы «власти». Отсиживают время в прекрасно оборудованных кабинетах министерств, комитетов, агентств многочисленные и послушные сотрудники и их суровые начальники, заседают две палаты парламента, члены которого важно надувают пышные, буржуазные щеки, и ещё тысячи муниципалитетов, городских дум и районных «думок». Даже эта внешняя витиеватость и кажущаяся многомудрость либерально-буржуазной власти замечательно предсказана Константином Леонтьевым:
«Сложность машин, сложность администрации, судебных порядков, сложность потребностей в больших городах, сложность действий и влияние газетного и книжного мира (140 лет назад еще не было в ходу слова «пиар» - М.Ч.), сложность в приёмах самой науки – всё это не есть опровержение мне. - Это всего лишь орудия смешения – это исполинская толчея, всех и вся толкущая в одной ступе псевдогуманной пошлости и прозы; всё это сложный алгебраический прием, стремящийся привести всех и всё к одному знаменателю. – Приёмы эгалитарного прогресса – сложны, цель груба, проста по мысли, по идеалу, по влиянию и т.п. – Цель всего – средний человек; буржуа спокойный среди миллионов точно таких же средних людей, тоже покойных» («Византизм и славянство»).