Вышла врач.
-В больнице для вас только палаты на платной основе. Вы готовы платить? - Я кивнул и только через минуту сообразил, что значит «для вас», но это не имело смысла. Ни тогда, ни минуты спустя.
***
-Операция состоится, если вы дадите на нее согласие, - встретил меня заведующим хирургическим отделением Маревич, когда я пришел к нему, разместив в палате Наташу. – Операция платная.
-Сколько?
-Тысяч 15-20, может 50, в зависимости от сложности.
-Согласен. Деньги есть, - глухо ответил я.
-Сегодня мы возьмем все необходимые анализы и на завтра, примерно в 14 часов, операция. Кроме того, вы должны дать письменное согласие. – Он подал мне осьмушку листа писчей бумаги, на которой значилось: «……, муж больной, дает согласие на проведение операции и предупрежден о тяжелом послеоперационном состоянии больной». Оставалось только вписать фамилию, расписаться и поставить дату. Все очень легко. Просто, как приговор.
-Я хочу постоянно быть с ней и даже ночью, - жестко сказал я, прямо глядя ему в глаза.
-Хорошо, - он не выдержал мой взгляд.
К обеду следующего дня под ключицу врезали катетер для подачи анестезии, сделали успокаивающий укол, и я подумал: «Ну, вот Наташа уже не принадлежит ни мне, ни себе, а больничному Молоху, требующему крови и жертв». Прикатили тележку со съемными носилками. Я помог переложить на них жену, поцеловал ее в обе щеки и сказал наши обычные для тревожных дней слова:
-Счастливо тебе, милая.
-Ты молись за меня, молись, - попросила Наташа.
-Я уже сейчас молюсь.
-Ты пока ничего не говори детям, не расстраивай их там, в Америке. Пусть спокойно работают. Если, что случится, то гляди на Катю и вспоминай меня.
-Ну, будет тебе, будет. – Я шел рядом с тележкой, провожая ее в неизвестность, имя которой судьба.
Три часа ходил я по коридорам возле операционной. Внимательно изучал трещинки, выбоины в полу, на потолке, стенах. В них жила радость и неизъяснимая печаль, и неизвестно чего было больше. Думается, грусть победила бы. Я постоянно загадывал, что, если пройду по плиткам этого коридора и не наступлю на стык или трещину, то Наташа будет спасена. Я тщательно ступал, и выходило так, что все будет нормально. В душе я кричал: «Ура!» и тут же в сердце змеей заползало сомнение. Я отгонял его, убеждал себя, что надо верить, что слепая вера сильнее всего, но сомнение раз за разом всплывало в сознании. Это печалило меня, я ругал себя за безверие и постоянно твердил про себя: