Больше всего удивляли его журналисты. Где, как, когда так быстро они выучились находить «жареное»? Ловко перекрашивать белое полотно в черное, что не заметно на глаз ни одного белого пятнышка или серого. До этого он считал самыми беспринципными людьми адвокатов. В этом мнении его когда-то укрепил французский фильм с Мариной Влади в главной роли. Краев не помнил названия этого фильма, но смысл об адвокатской продажности и беспринципности прочно засел в сознании.
Поражала организованность журналистов. Быстренько создали класс ниспровергателей, назвали их демократами, и дело закипело. Знакомая киоскерша в «Союзпечати» регулярно оставляла Краеву журнал «Огонек», таким модным и недоступным он стал на исходе 80-х годов. Да, это было «чтиво» с большой буквы. Виталий Коротич стал первым удачным исполнителем социального заказа осквернения прежних святынь. Безнаказанная возможность лягнуть бывших сильных мира сего опьяняла журналистов до поросячьего визга. Тогда-то и родилось народное слово «журналюга» по ассоциации с бандюгой. Уж если народ заметил прыть писак, значит, народилось новое общественное явление.
Вседозволенность заменяла правдивость. В группы всеобщего морального стриптиза включили всех, даже самых некрасивых, уродливых, больных. Краев, читая эти откровения, сначала тихо млел от лихости журналистов: так нова и задорна была «правда», потом бурно свирепел, плюясь и ругаясь. Люди не решались даже по телефону пересказывать то, что прочитали в «Огоньке», но захаровский партбилет еще не был сожжен его владельцем. Мало у кого возникали мысли о самом прозаичном: как такие советские «мерзавцы» первыми полетели в космос, выиграли войну у фашистов, восстановили страну. Некогда было думать. Краева и весь народ заставляли читать, перечитывать и еще раз читать… «Огонек».
И только личная трагедия заставила отряхнуть с мозгов оцепенение и оглядеться. Судя по историческим хроникам февраля 1917 года, положение через 73 года повторялось с пугающей сознание похожестью: голод, наступление русофобов, сумятица во власти. Перестройка контр-рр-рр-революцией дышала в народное ухо, как догнавший лидера ранее безнадежно отставший бегун в марафоне.
Нет, не это было главной заботой в эту пору для Краева. Часто его мысли возвращались в родной город, к рабочему столу. И не только своему. Не часто (зачем кривить душой?), но всплывал в его воспаленном измученном сознании облик Ксюши. Однако, он признавал это с полной ясностью, выражение ее черных глаз не обещали надежд. И все равно сердце интуитивно вздрагивало: о лучшей жене и подруге желать трудно. Имел ли он право безрассудно влюбиться, а потом привести в дом ту, которая мало что умеет делать и станет страшной мачехой для его сына?