После этого он уже не перечил дочери, признав ущербность своего метода воспитания, но с зятем общего языка не пытался найти. Как бы ни язвил он по поводу внешности дочери, ее умению одеться, подать себя в обществе, но в душе-то он считал ее красавицей, достойной заморского принца. И вот на тебе. Он наглухо замкнулся в своих переживаниях. Тогда-то сердце и стало давать перебои.
Хорошо, что внук оказался славным. Внешне похожий на мать, и, соответственно, на него, он унаследовал от отца вальяжную неспешность, совсем не портящую его характер, а придающую мальчику серьезный, рассудительный вид. Это примирило Кирилла Степановича с дочерью, хотя любовь к ней потеряла остроту недавней первичности. Теперь пальма первенства перешла к внуку.
Кирилл Степанович ушел на пенсию и полностью посвятил себя внуку. Третья и последняя любовь горячо захватила его сердце. Рано научил Севу читать и писать, приучил к рисованию, устроил в художественную школу. Провожал и встречал внука, не обращая внимания на боли в сердце и головокружение. Как он счастлив был, когда внук прижимался к нему тщедушным тельцем и шептал горячо на ухо: «Дидя, я так любю тебя». Слезы наворачивались на усталые глаза от чистого, святого шепота, будто кто-то с небес, прозрачных и голубых, спускался в его душу.
Убедился он воочию, как правы те философы и мудрецы, что говорят об ущербности жизни, в которой нет любви. Понял Кирилл Степанович, что кого-то или что-то нужно непременно любить. Любить без объяснений причин, бездумно и безумно. Женщину, друга, собаку, наряды, деньги, в конце концов. Конечно, любить бессловесных тварей и неодушевленные предметы легко и удобно. Тех, кто может возразить, - сложнее. Знавал он всяких людей, и к концу своей жизни ничему не удивлялся. Лишь одна страшноватая мысль осветила его старость. Есть, точно есть, на свете некая высшая справедливость, которую, впрочем, не связывал с Богом, ибо не верил он в него. Взять, например, его жизнь. Предал свою первую семью, отрекся ради призрачного плотского удовольствия от первой жены, дочери, и отвернулось счастье. Стал делать ошибки. Он-то знал, в чем они, эти ошибки выбора, неприметные для окружающих, но больно жгущие ему сердце. И даже всесильное время не властно было по отношению к его грехам, скорее, наоборот: с течением времени боль под влиянием раздумий усиливалась, переходя в разряд вечных поисков смысла жизни.
Пять лет после Победы Кирилл Степанович прослужил в советских войсках, расквартированных в поверженной Германии, и прожил первые годы с новой семьей. Здесь в Германии родился первый сын Алешка. Самые счастливые годы его жизни, самые светлые воспоминания.
Окончив к началу войны исторический факультет университета, он после войны в полной мере оценил достижения «сумрачного германского гения». Кирилл Степанович влюбился, по-другому трудно сказать, в немецкую педантичность и порядок. Не тот изуверский порядок, что насаждали фашисты на оккупированной советской земле, и против которого он и вся Русь билась насмерть, а тот, что помогал народу, словно Фениксу, возрождаться из пепла в самый короткий срок. И потому обожал Иосифа Сталина, как часть некоего мирового порядка, четко определяющего меру всем вещам и явлениям, умеющего поднять и сплотить народ и на справедливую войну, и на восстановление хозяйства после нее.