-Мне так хорошо без нее, - говорил он, и всем было известно, кого он имеет в виду. - Никто не ругает за опилки и стружки, валяющиеся на полу. Хочу - работаю, хочу - лежу, поплевывая в потолок. Одно слово – свобода. Милая моя девочка, - неожиданно начинали у него слезиться глаза, - ты же не ругаешь меня за мусор?
-Нет, конечно, папа, - отвечала она, переживая за его больное сердце и догадываясь о тщательно скрываемой тоске.
-Прости, старею.
-Папа, мы завтра втроем уезжаем в Хосту.
-Это где? – спросил он.
Она ответила.
-Поезжайте, поезжайте, если что попрошу соседку, такую же старушку, чтобы она покупала еду. Мне сейчас много не надо.
Было-то ему тогда 68 лет.
Истомившееся сердце ее рвалось к отцу. Три дня он не отвечал на телефонные звонки, и ее богатое и больное воображение рисовало мрачную картину, как, надрываясь, звенит телефонный аппарат, а отец мертвый лежит рядом с ним на полу, усыпанном его любимой, деревянной стружкой. Оставив в аэропорту мужа с сыном, получать багаж, она на такси рванула домой.
Мрачная реальность превзошла все ожидания. Оксане пришлось испытать весь ужас нетерпения от звонков и стука в запертую дверь, за которой стояла гробовая тишина. Сбежались любопытные соседи. Никто не видел отца последнее время, соседской старушке тоже было недосуг. «Всегда так, всегда так», - обезумев, скакали похожие друг на друга простые слова и жуткие слова. Наконец, кто-то поопытнее предложил Оксане позвонить в милицию.
-Зачем в милицию? – бездумно спросила она, а потом, поняв, горько зарыдала, уткнувшись в электрический распределительный щиток, тут же, на лестничной клетке.
Деревянную дверь выбили махом, но сержант, руководивший операцией, остановил Оксану, рванувшуюся было в дверь.
-Придержите ее, - жестко приказал он соседям.
Через минуту он вышел, закрывая рот и нос носовым платком.
-Вам нельзя туда, - и сжал в объятиях затрепетавшую, и тут же бессильно обмякшую Оксану.
Ей так и не разрешили посмотреть последний раз на родное лицо, от которого ничего не осталось. Гроб не открывали.
Оксана посчитала, что врачи не сумели или не захотели определить точный день смерти отца. На надгробном памятнике она велела выбить ту дату смерти, которую она чувствовала сердцем. Сердцем любящей дочери.