Эта железная дорога, проложенная сто лет назад и связавшая курортные городки и пригороды Ставрополья, была столь удобна и красива по своему живописному ветвлению, что при езде по ней хотелось петь. Полотно дороги вилось красивой, словно шелковой лентой, грациозно и нежно огибающей округлые горы, похожие на девичьи груди гимнасток-художниц. Рельеф сей местности был столь примечателен, что возникала безумная мысль: будто Некто высыпал на гладкую поверхность стола груду пирамидок, и все они опустились, как положено, на основание. Машук, Бештау, Железная – гора-лакколит с округлой вершиной, много чудес и минералов спрятал этот Некто в них. Встань, где угодно на открытом месте, и перед тобой обязательно откроется вид на одну из этих гор, а взобравшись на них можно увидеть в ясную погоду и снежный Казбек, и двуглавый Эльбрус.
Накануне отец и сын помылись в душевой, что в конце коридора, и чистыми, словно ангелочки, спустились на землю после очередного дождя, прошедшего ночью. Улица встретила их душистым ароматом магнолии, смоляным, настоянным запахом обмытых водой сосен, ярким солнцем и чистотой. С настроением зашагали они к железнодорожной станции, и все, шедшие навстречу им люди, глядели на них особым, всё понимающим взглядом, отмечая в своем сознании: вот идут счастливые отец и сын.
Краев помнил красочное название станции еще со времен первого приезда на Северный Кавказ. «Скачки». Коротко, но очень точно. Белоснежные пропилеи на выходе со станции и алебастровые скакуны по их краям усилили приподнятое настроение. Знали бы кони, главные действующие лица ипподромной закулисной жизни о страстях бушующих вокруг них, они, будь их воля, немедля убежали бы работать в колхоз. И не только живые, но гипсовые
Улица напоминала прекрасную аллею из раскидистых тутовых деревьев, такое еще есть название у шелковиц, увешанных темно-фиолетовыми ягодами, похожих на черную малину. Тысячи их лежали раздавленные грубыми ботинками пешеходов в буро-красную кровь на булыжной мостовой. Страшно было ступать на неё, хранившую, казалось, следы недавнего смертного побоища. Краев сорвал с десяток ягод, собранных словно в толстую ольховую сережку, и дал проголодавшемуся сыну. Вкус их напоминал пресно-сладкую ежевику.
-Помыть бы надо, - послышался из-за ограды совет, а потом неожиданное: – Заходите.
Оказывается, они стояли у палисадника разыскиваемого дома. Под сенью высокой яблони стояла симпатичная женщина в белой, свежей, отутюженной кофточке и короткой темной юбке, плотно обтягивающей молодые, сочные, загорелые бедра. Краев невольно загляделся на них, споткнулся оттого при входе во двор о бетонную ступеньку и чертыхнулся: вот начинается игра адреналина, от которой так истово зарекался. Было ясно, что хозяйка многое продумала, дожидаясь их, и приготовилась со всей тщательностью. Ясные глаза под сенью подкрашенных ресниц светились таинственным блеском, столь понятным Краеву, что он тут же напрягся.