-Смел ты очень, не зная, что ждет тебя в будущем. Получишь сварливую жену, и попытаешься обкусать себе локти, но так и не достанешь их. Я так надеялась на твою мужскую решительность. Как я тебя любила, как фантазировала о времени, когда будем вместе. Не прав ты, что отказываешься от меня. – Голос ее посуровел.
«Сердцу же не прикажешь, - думал Краев в это время, - вот опять сожаления и упреки, опять упор на мужскую силу или решительность, как угодно это называй, будто мы женщинам вечно чем-то и что-то обязаны». А в сознании проплывали темные глаза Оксаны со светящейся в них надеждой, её лицо, облик, вспоминались обрывки фраз, и от этого видения затрепетало в радостных пульсациях его усталое сердце. Вслух же сказал:
-Ты тоже ничего не знаешь о будущем. Любовь и дом – это прекрасно, но ныне и присно жива интуиция, и она не советует мне покидать место, где родился. А насчет любви мне известно одно правило: первая любовь всегда приносит страдания. Грустно, но это так. Прощай.
И повесил трубку.
-Женихаешься? Бабу ищешь? – подскочила тут же теща, - это кто?
-Тебе-то какое дело, – небрежно бросил Краев, не глядя на тещу. И тут же, без перехода, закричал:
-Тёма, пошли играть в бадминтон.
Краев взял ракетки, и они вышли во двор. Когда приходила теща, он старался уйти из квартиры вместе с сыном. Вечерело. Тихий июльский день медленно умирал в надвигающихся сумерках. Сладким, размягченным умиротворением дышало, казалось, все: букашки, таракашки, жучки и паучки, но не старушки, мирно сидящие по скамейкам и обсуждающие последние новости о введение карточной системы на продукты и водку. Далеко не мирной была и музыка, несущаяся из открытого окна первого этажа. Здесь, день за днем праздновался нескончаемый юбилей озабоченной наслаждениями грешной молодой плоти.
Созрел надоедливый пух в тополиных распухших почках, крепко прожаренных за день щедрым солнцем. Плакучие березы нехотя пошевеливали длинными сережками. Где-то далеко, за высокими деревьями спускалось солнце, и косые, рассеянные листвой лучики-зайчики играли на любых, мало-мальски блестящих вещах. Вечер обещал быть томным, но не Краеву сулил он отдохновение. И хотя на одной из проблем он поставил жирную, заключительную точку, сердце томилось грузом неопределенности, который надо было снести, ни покачнувшись, ни усомнившись в его необходимости.
Душа отдыхала лишь, когда он смотрел на Тёму, полностью сосредоточенного на игре и не ведающего ни грусти, ни печали.
Тёма уже приобрел кое-какие навыки в обращении с ракеткой, и ему время от времени удавалось подать волан, как, и положено, снизу. Это движение было трудным по исполнению и по образному восприятию. Ему казалось, что лишь стоит разжать пальцы, удерживающие пушистый волан, так он сразу же упадет на землю. Тогда Тёма не успеет ракеткой, словно лопатой (так говорит папа), зацепить его и подать вперед. И он суетится, нервничает, он не понимает, что для того, чтобы волан коснулся земли нужно время, а его сполна хватит Теме и на замах, и на удар. Боязнь «не успеть» максимально приближала ракетку к волану, и удар не получался. Вот опять расстройство: волан упал у ног, хотя до этого лежал на ракетке. Вон папа, когда замахивается, то ракетки не видать, но она как-то находит волан, и он летит далеко и сильно. Загадка.