Приказ! Приказ! Слово это, как лезвие бритвы, идти по нему опасно, но свернуть в сторону – значит потерять всё. Или почти всё? Ведь если он, командарм, не будет выполнять приказы, то каким примером станет он для подчиненных ему солдат и офицеров? И в то же время отдающему приказы Жукову из теплой избы сложно понять весь ужас положения, в котором оказалась окруженная западная группа 33-ей армии под открытым небом в тридцатиградусные морозы, без продовольствия и боеприпасов.
Значит, он, Ефремов, окруженный без достаточного вооружения, боеприпасов, еды, должен донести до каждого красноармейца сложность этой борьбы, не столько с немцами, сколько с внутренними условиями нехватки всего и всех. И одновременно с этим он должен нарисовать неприглядную, но честную перспективу уменьшения боеспособности войск с течением времени и убедить Жукова в необходимости прорыва. Ведь он же не просит разрешения на капитуляцию. Сейчас, в феврале, он гораздо дороже отдаст своих солдат, идущих на прорыв. Ведь главное выбить больше немцев, чем потерять своих. В окружении руки связаны, а отбиваться одними ногами не столь хорошо.
Жуков не понимал или не хотел понять его аргументации. Может, доходчивых слов не хватало у Ефремова? Нет. Жуковым двигало естественное нежелание признать свой просчет. Если время работало против Ефремова, то Жукову оно помогало нивелировать промах, тем более, что разведка уже донесла о переброске 12 немецких пехотных дивизий из Западной Европы. Всегда можно донести в Ставку, что ударная группа 33-ей армии успешно отвлекает силы немцев под Вязьмой. И это будет правдой.
Новость о 12-ти вражеских дивизиях скоро станет известной Ефремову, и он в очередной раз пожалеет, что не ослушался жуковского приказа и не пошел в феврале навстречу 49-ой и 50-ой армиям, осаждающим Юхнов, пока «гости» из Европы не заняли боевых позиций. Бесконечные, нравственные муки, тщательно скрываемые, ругань со штабом Западного фронта и самим комфронта Жуковым превратили некогда могучее тело командарма в ходячий скелет, обтянутый кожей.
***
Конечно, Светлов не знал всех перипетий в большой военной игре, он совместно с комиссаром дивизии боролся с настроениями упадничества среди бойцов, объясняя им, что они по-прежнему надежный щит, заслоняющий Москву от немцев. И это тоже была правда. Она заключалась в том, что каждый из 12-ти тысячной армии Ефремова убитый в бою, умерший от ран, голода или тифа сделал то, доступное в его сложном положении движение, выстрел, взрыв, диверсию, препятствующие свободному движению проклятых немцев по родной земле.
Вечерами, когда немцы, закончив регулярные бомбардировки (теперь они не жертвовали своими пехотинцами, перепоручив разгром армии Ефремова авиации), ложились спать, Светлов писал письма Томке и детям. Спокойные, мужественные, немногословные письма, в которых радовался тому, что Инна учится на пятерки, и шутливо вызывал дочь на соцсоревнование. Перед 8-м марта поздравлял жену с днем бракосочетания, сожалел, что второй год подряд они в этот день не вместе, выражал надежду на скорую встречу. Только раз промелькнуло в одном из февральских писем, что они далеко от Москвы и воюют с озверелыми фашистами, как партизаны, и связь с ними только по радио и самолетами.
Комментарии