То боевое и приподнятое настроение, когда в груди больно и высоко звенит боевая нота, не исчезло у Ефремова и после столь зловещего перехода через Беляевскую дорогу, разорвавшую армию на две неравные группы. Около двух тысяч бойцов и командиров остались с ним. Но когда его группа наскочила за одну, первую, ночь движения еще на две специально подготовленные засады, настроение у командарма испортилось. Все полнее перед ним вырисовывалась картина предательства, а исполнитель его «сидит», видимо, у него под боком, рядом, каждый день говорит с ним, улыбается, жмет руку, кричит здравицы за Сталина. Сознавать подобное для командарма было нестерпимо.
Через двое суток после начала прорыва Ефремов со своими бойцами пережидал день в Шумихинском лесу. Группа была еще монолитна и представляла значительную войсковую силу. Светлов подвел к отдыхающему командарму двух партизанских связных, что вместе с ним шли в прорыв. Они, прекрасно зная здешние леса, предложили Ефремову вывести его с небольшой группой к диверсионно-партизанскому отряду Владимира Жабо. И снова он отказался спасать только себя, хотя уже знал, что немцы охотятся специально за ним, только за ним. Он понимал, что одно лишь его присутствие воодушевляет солдат и офицеров бросаться на пулеметы, подавлять их и идти дальше. Не мог он бросить своих солдат, мнение которых о нем, как о человеке, он ценил превыше всего.
Тот десяток километров, которые захудалый спортсмен пробежал бы за один час, они шли с боями трое суток. Даже плохого бегуна организаторы соревнований на финише ждут до последнего. Уже ушел оркестр, свернуты и погружены на машины флаги и гирлянды, обозначающие финишный коридор, разошлись зрители, но судьи упорно ждут слабо подготовленного участника. Западную же группу Ефремова передовые части ни 43-ей, ни 49-ой армий в Новой Михайловке, Мосеенках или Жарах не встречали, а должны были согласно директиве Жукова.
Командарм сменил направление движения. Названия лесных деревень, через которые шли, а чаще обходили их ночами, путались в сознании слабеющих солдат и командиров. Возле очередной из них пуля попала командарму в копчик. Идти дальше он не мог. Его положили на прогретый весенним солнцем пригорок, а вокруг веселые, молодые сосенки, наполняясь свежей силой, стремились ввысь, в голубое, бескрайнее небо, куда теперь смотрели глаза героического командарма.
-Друзья, - прошептал он собравшимся вокруг него боевым соратникам, - простите меня за то, что не смог вывести вас раньше, зимой, ни сейчас. Да, они пока сильнее нас, но мы все равно победим это ненавистное, фашистское отребье. Победим непременно.
Он немного помолчал, набираясь сил, и вены на высоком, открытом лбу набухли так, что многие, видавшие и не такое, отводили глаза. Ефремов закусил нижнюю губу, и сквозь зубы выдавил:
-Теперь каждый волен делать то, что захочет. Небольшими группами выходить легче. Прощайте.
Комментарии