Он повернулся к Тамаре, одетой, как прежде, до войны, в модное, цветастое, шелковое платье, легко и упруго охватывающее её стройную фигуру, словно она уезжала на отдых к морю, а не срочно эвакуировалась. Глянул на высоко взбитый по моде локон волос над гладким лбом, чуть замешкался. Справился с волнением, крепко обнял Тамару, и, ничего не сказав, потрепал по головам Инну и Толика.
Повернулся и пошел, не оглядываясь. «Вот если повернет голову, то встретимся», - загадал Светлов. Журавлев шел сквозь толпу прямо, не уступая никому дорогу. Видно в лице его было нечто такое, что встречные, едва взглянув на него, безропотно уступали дорогу, несмотря на давку, крики, суету.
Нет, не оглянулся…
Вал немецких танков катился за их составом так быстро, что порой казалось: не миновать паровозу, словно коню, запряженному в неподъемную телегу, плотных объятий голодного, немецкого медведя. Жестокие налеты вражеской авиации наваливались по несколько раз в день. Громкие крики: «Воздух! Воздух! Все из вагонов». Лица в песок, глину, чернозем. Узнали все виды почв до Смоленска. Разрывы бомб, свист осколков, хватающие за душу крики раненых. Жара, палящее солнце, пот, грязь, кровь, слезы. Подъем с земли. Перекличка. «По вагонам», - эхом разносилась команда.
Светлову не пришлось пахать носом родную землю, он неотлучно сидел при архивах, как верный цербер. Свист бомб и их разрывы болезненно обостряли мысли и чувства, и потому недоумение Светлова росло с каждым днем, с каждой бомбежкой, с каждым новым сообщением Советского информбюро. То, к чему их готовили на случай войны, все оказалось ложно. Немец не занимал, обстоятельно и не спеша, территорию, как предполагали их учителя о действиях будущего противника. Нет, он уничтожает, прежде всего, нашу военную и живую силу. Он перерезает коммуникации, нарушает взаимодействие между частями Красной Армии, танковыми проходами внезапно захватывает тыловые, казалось бы, города, окружая советские армии, сбрасывает десанты, сеет панику. Он даже находит время гоняться за их эшелоном.
Всё это с великим трудом, как новые книги в переполненный шкаф, укладывалось в сознании, раз за разом вытесняя с полок старые, прочитанные, потерявшие актуальность.
Им везло: прямых попаданий по вагонам не было, но стены их зияли дырами от пулеметных очередей фашистских штурмовиков, а кое-где изрыты ужасными осколками. Убитых наскоро хоронили возле железнодорожного полотна в мелких, второпях отрытых могилах. Над ними, первыми жертвами новой войны, женщины плакали навзрыд. Но странная особенность поразила Светлову. С каждыми последующими похоронами лица в толпе становились жесткими, они будто каменели, и лишь некоторые сердобольные попутчицы смахивали редкие слезинки. Люди постепенно ожесточались. Неверно было бы думать, что и сердца их становились такими же каменными, как лица. Нет, они уже многое передумали после первых потерь и ясно осознали, что война будет долгой, упорной и кровавой, а потерь не счесть. И надо привыкать смотреть смерти в лицо, не уклоняясь, не моргая, не хныча. Враг силен и безжалостен к нам, русским, советским, и мы не должны ему уступать, иначе не победить.
Комментарии