О какой свободе говорят они? – недоумевает Маша. Разве она не свободна? В этом первом в России женском, частном учебном заведении она, как сирота, учится бесплатно уже пятый год. Конечно, ради этого надо изрядно стараться, но разве подчинение правилам и требованиям, существующим на курсах это несвобода? Да, она отлично училась в гимназии в своем родном Нижнем Новгороде, и, чтобы поступить на Бестужевские курсы направила лишь свой аттестат и метрику с заявлением. Конкурс аттестатов она легко выдержала со своим средним гимназическим баллом в четыре целых семь восьмых.
Голодно и холодно сейчас? Но станет ли сытнее и теплее, если целый день, заклиная, повторять слова «хлеб» и «дрова», как делают некоторые ораторы. Ведь для этого нужно работать, как учат бестужевские экономисты, а не болтать.
Корявые фразы людей в грубых суконных шинелях или матросских бушлатах откровенно пугали. «Грабь награбленное» или культурнее «Экспроприация экспроприаторов». Равенство? Могут ли все люди быть равными особенно материально? Должны ли? Ведь все в мире относительно. Кто-то из горьковских босяков, наверное, до сих пор считает богатым её приемного отца, Ивана Андреевича Полякова, 15 лет работающего наборщиком и кашляющего от свинцовой пыли. Кто определит тот уровень необходимого достатка? Боги? Нет, такие же люди, которым свойственно ошибаться.
Многообразие мнений путало Машино сознание. Она мало что понимала в политических партиях и движениях. Казалось, что и тот, и этот ораторы правы. Особенно привлекали выводы опытных и бойких ораторов, красиво, логично и не стеснительно рассуждающих под взглядами тысяч нетерпеливых, ждущих манны небесной людей. Уж очень сладко они умели «петь». Как мифические серены, соблазнившие Одиссея.
Братство? Разве они, курсистки, не сестры друг другу, делящие порой последнюю копейку или кусок ржаного хлеба с дешевой колбасой? Конечно, у неё мало жизненного опыта. Сколько себя не помнит, она учится, учится и учится. То коронационное училище, по сути, начальная школа, то Троицкое училище, то 2-ая женская гимназия, теперь вот Петроградские курсы. Смешно подумать, если представить равной себе начальницу гимназии Анжелину Карловну Эрнрот, строгую даму с величественным профилем и высоко взбитой прической. «Её величество шелковое шуршание», - так прозвали её гимназистки…
Курсисток узнавали, когда они присоединялись к той или иной толпе, жадно внимающей очередному пророку. «Курсисточки», - кто-нибудь шептал в толпе, непременно отмечая их черную гарибальдийскую шапочку. Прославившая их знаменитая картина Николая Ярошенко «Курсистка» служила им своеобразным пропуском.