В начале лета 1943 года немцы усилили бомбардировки заводов Нижнего Новгорода, пытаясь перед запланированной Курской битвой обеспечить свое превосходство в танках. Марья Григорьевна уже не таясь уходила со всеми в щель, оставляя Ивана Андреевича наедине с его неспокойными мыслями и неизлечимой болезнью. Она перешла теперь в открытую форму, и Андреич, задыхаясь, кашлял кровью, пятна которой расползались по платку во всё больших размерах. Детей к нему уже не подпускали, да и взрослые приближались к кровати, откликаясь на его просьбы, с опаской.
С приходом тепла Марья Григорьевна постелила ему в холодном чулане, имевшим одно маленькое, подслеповатое окно, кое-как закрытое остатками стекла. Племянник Михаил, нацепив марлевую повязку, поднял его на руки и перенес в чулан, дивясь на невесомость Андреича.
-Ишь, изболелся как, - сказал он, вернувшись в избу, - Ванька и тот тяжельше, нежели дядька.
Лишь Маша не боялась заразной болезни и часами сидела по вечерам с умирающим отчимом, которому ещё не было 70-ти лет. В такую лихую пору никто не брал у неё уроков музыки, любимый Крым был занят фашистами, так что свободного времени у Маши хватало. Да и она сама приближалась уже к 50-ти летнему рубежу.
В тот день, когда ему предстояло умереть, он, чувствуя её приближение, проявил последний раз свой характер и велел перенести его в избу.
-Не для того я строил дом, чтобы умирать в чулане, - собрав последние силы, решительно заявил он.
К вечеру его не стало и, наконец-то, душа его встретилась с душой любимой Катерины.
Через два года умерла и Дуня, изойдя кровью после неудачного, самодельного аборта. Врачей тогда при подобных кровотечениях не вызывали, боялись уголовного преследования за незаконное уменьшение потомства в стране. Михаил привел в дом другую, мачеху для Ваньки, с которой он не нашел общего языка. После школы учился в каком-то военном училище, но связался с ворами, сидел, а потом и сгинул на широких просторах необъятной страны. Так, что оптимистические пророчества насчет его будущего, выданные Андреичем авансом, к сожалению, не сбылись. И парень-то был не глупый, но неурядицы в семье отозвались зловещим эхом в его судьбе.
Место на Гребешке, облюбованное когда-то «Капстроем», оказалось лакомым для другой организации, и пять частных домов в конце пятидесятых годов все-таки перенесли в пригород. Марья Григорьевна пережила Андреича на 17 лет, Маша - на 40.