Темны подъезды, темны дома, темны улицы. Страшны бесконечные петроградские проходные дворы, непременно выходящие на толпы солдат и дезертиров, озлобленных войной. Они теперь-то четко знали, в кого надо стрелять и с кем сводить застарелые счеты. Чем и не замедляли пользоваться. По ночам во дворах особенно зловеще и глухо раздавались частые выстрелы. Кто в кого стрелял? Ползли упорные слухи о расстрелах богатых дворян и офицеров. Переходный период. Между чем и к чему?
Суровое требование новой власти – отменить старые законы, устои, порядки. Оно горячо, как вынутый из печи пончик, радует жадные от нетерпения красноречивые рты новых властителей России и жжет глотки бывших. Всё должно идти по-новому. К черту богатых, к черту сословия, к черту мундиры, погоны, старый календарь, ненужные буквы в алфавите, частную собственность, православие, гербы и флаги. Новый мир со старыми людьми, предрассудками, злобой и завистью?..
Финансово-благотворительный орган, старомодно называемый «Общество для доставления средств С.- Петербургским высшим курсам» большевики расформировали как буржуазную структуру. Многие профессоры и преподаватели по заведенной привычке, еще приходили в нетопленные аудитории и, не получая зарплаты, читали лекции, проводили химические опыты и коллоквиумы. Число их редело с каждым месяцем: к каждому буржуазно, то есть прилично одетому человеку матросы относились настороженно, нередко можно было услышать с ненавистью брошенное в спину «буржуй».
Бывшая единой, нация сразу же разделилась на «своих» и «чужих». И «чужим» находиться среди «своих» становилось все труднее, горше и опаснее.
Взгляды курсисток тоже расслоились.
Тихую, неприметную Машу зачислили в «серое большинство», втайне уповавшее на итоги Учредительного Собрания, призванного ограничить власть большевиков демократическим, ненасильственным путем.
Верховодила на их курсе яркая брюнетка Бронька Пехтель из польских евреев, верная сторонница большевиков. Про неё поговаривали, что она путается с самим председателем Центробалта Павлом Дыбенко. Конечно, она могла своими крупными, жгучими, слегка навыкате черными глазами заворожить любого, но чтоб самого Ефимыча охмурить. Многие не верили, хотя все девчонки с курса отлично понимали, что не в страстной любви здесь дело, а в беспримерном карьеризме Броньки. Та и не скрывала, что готова лечь под любого видного мужика, желательно начальника, лишь бы покомандовать людьми.
Она начала заигрывать глазками с преподавателями ещё с первого курса, и многие из них смущались при виде жарких, сочных и постоянно приоткрытых, словно в ожидании поцелуя, губ молодой женщины. Позднее Бронька хвастала, что прислуживает самому Гришке Распутину, и встречалась у него с императрицей Александрой Федоровной. Художницу Самокиш-Судковскую, которой позировала царская чета, она называла небрежно Ленкой, всячески подчеркивая близость к сильным мира сего.