Страница 3 из 47
2
Первая ночь на природе, под колючим кустом, шокировала Серку до глубины души. От каких-то шорохов, неясных всхлипов, криков и писков она вздрагивала всем телом и испуганно озиралась. Все было внове, все ужасало. От резких впечатлений ночь казалась нескончаемой, но не из-за отсутствия сна, она и раньше мало спала по ночам, чувствуя великое наследие предков, активных в темное время суток.
Утром Серка непрестанно зевала, лапы казались чужими, тело ныло, будто ее часами гоняли веником за какую-то провинность, а сама она – одинокой. Серка затосковала. Дача закрыта, никто не возился в земле, не копал ее, не рыхлил, не поливал. Никто ее не звал, не гладил, не говорил с ней. Прошел день, прошел второй. Тревога за свое будущее стала сильнее страха перед этими ужасными людьми в белых халатах. Усиливало тоску непонятное и неведомое ранее брожение в животе - резкое, сосущее, выдирающее внутренности. Новое чувство постепенно заслонило все остальные, она не знала, что это такое. От него кружилась серая голова, и дрожали лапы. Бывало, потрешься о ноги хозяйки, как тут же следовали ласковые слова:
-Кушать хочешь, кисонька, деточка моя, - и они шли на кухню. Хозяйка доставала кусок трески из холодильника, резала его на мелкие части, вынимала косточки, что-то ласковое приговаривая. Во все время этого священнодействия Серка от возбуждения поднималась на задние лапы, передними цеплялась в хозяйский передник и с трепетом душевным заглядывала милой хозяйке в глаза, вокруг которых роились бесчисленные и добрые морщинки.
Уложив кусочки в маленькую жестяную мисочку, хозяйка, любительница шуток, вытягивала вперед левую руку и громко командовала: «Вперед». Словно какой-то генерал звал своих солдат на трудный бой. Серка от этого приказа, как на пружине, подскакивала высоко вверх, делала кульбит, и мчалась на крыльцо дачи, где она обычно трапезничала. Хозяйка и хозяин дружно смеялись над акробатическими способностями серой любимицы. На их смех Серка не обижалась.
Вот теперь бы она пробежалась. Ох, как бы она подскочила, увидев кусочек рыбы, самый, что ни на есть маленький, пусть даже с костями. Нет, никто не собирался ее кормить. Вначале она ждала, что хозяева придут и принесут ей заслуженный обед, а потом ужин, но время шло, и никто не появлялся. Живот сводило от сосущей пустоты. Она слонялась по знакомым углам участка. Никто не приходил. Это ей казалось удивительным, очень обидным и противоестественным: ведь хозяева, так крепко любившие, так ласкавшие ее с младенчества, были, по кошачьему мнению, сама точность и ответственность. Тишина. Удивительная, страшная, пугающая.