Страница 44 из 47
Еда, сон, безделье! И всех дел-то. Красота!
Частенько старик садился к столу и, уставив взгляд в мерцающий экран, одновременно, что-то выстукивал крючковатыми, плохо гнущимися пальцами по белым клавишам продолговатого приспособления, Серка приходила к нему и вспрыгивала на рядом стоящую табуретку, обтянутую желтым плюшем. Старик отрывался от непонятных дел, и клал тяжелую ладонь ей на спину, приговаривая:
-Серка, Серка, баядерка, шустрая ты пионерка. Серочка, белочка моя, мурочка-снегурочка.
Этот знак внимания Серке чрезвычайно нравился. От ладони шло умиротворяющее живое тепло, грудь непроизвольно вздымалась, и где-то в горле рождались ласковые звуки: «Мур-мур-мур…».
Серка знала, что хозяину такой ответ нравится.
Ласковые слова старика лились и лились нежным водопадом, тихо журчащим на маленьком лесном ручье. Распаленный нежностью, старик брал её на руки и тискал, как маленький мальчик котенка, которого удалось схватить. Серка терпела, прощая эти телячьи нежности.
Ей, пережившей три суровых зимы, словно блокаднице, постоянно не хватало тепла. Она вспрыгивала на подоконник, и опускала лапы на итальянскую батарею отопления с плоским белым верхом. Но и этого казалось ей мало. Серка, потихоньку привыкнув к нежаркому теплу, сползала животом на батарею, растягивалась во всю длину, свесив правые лапы. Отогревалась. Грела живот, восстанавливала пищеварение после дикой пищи.
-Серка, ты показываешь мне пример, как лечиться? – спрашивал ласково старик, садясь на пол, и тесно прислонялся спиной к батарее.
Уход хозяина по своим человечьим делам Серка переживала тяжело. Она садилась на коврик перед входной дверью и не отлучалась ни на минуту. Наверное, в голову ей лезли самые тяжелые мысли о том, что её бросили, что хозяин более не вернётся. Когда бы Петр Васильевич не открывал дверь, а порой он отлучался надолго, Серка ждала его у двери.
-Красота ты моя, серая моя красота, - шептал он.