-Много женщин в группе? – подозрительно вглядываясь в мое лицо, спросила она, приподняв брови.
Я промолчал, хотя отлично знал, как люто ненавидят женщины отказ в продолжении разговора ими начатого. Но ничего не мог с собой поделать, словно бес противоречия приказал мне упрямо молчать, не оценивая будущих неприятностей.
Хильда, что ни говори, деликатная и мужественная женщина, решительно встала со словами:
- Ладно, пойдем напою тебя крепким чаем, по-русски, - и направилась на кухню.
После чая пошли спать. Мы спим врозь, каждый на своей односпальной кровати. Я против этого и считаю, что это разъединяет, но немецкий орднунг для Хильды превыше всего. Мне же с детства неприятно одиночество. То ли дело лечь в нагретую постель, прижаться к горячему родному телу и испытать непередаваемое словами единение.
Но сегодня я был рад возможности побыть одному.
Ночью снился сад, переданный мне отцом по наследству. Будто я носил перегной по осенней, скользкой садовой дорожке и в то же время вспоминал солнечный май. Вот здесь жена сажала семена редиски и, чувствуя мой взгляд, поднимала время от времени голову от пахнущей прелым дурманом земли, улыбалась. Теперь на этом месте грязные, промокшие от бесконечных дождей листья и комья раскисшей земли. Чувство навечно ушедшей весны и некое животное подсознательное проникновение в прошлое охватили меня так, что я застонал: «Такой я ее уже никогда не увижу». Внутри будто оборвалось нечто, защищающее нервы, и они, открытые, вздрагивали под напором безжалостного времени, словно от холодного ветра. Сухие слезы от выдуманной боли, от мрачного ощущения будущих безвозвратных потерь комком застряли в гортани, а невидящий взгляд отыскивал предметы, возбуждающие жалость к ней, к себе, прошедшим событиям, затерявшимся в непроглядном космосе, вместившем неподвластные сознанию миллиарды холодных галактик. Как давно уже нет мая.
Сон представил бывшую жену совсем молодой, улыбчивой и худенькой настолько, что рельефно проступающие ребра вызывали острое сострадание, и я застыл в мыслях, оглушенный мукой увиденного в пролетающих кадрах недавнего прошлого. Вдруг ленту воспоминаний заклинило, сцены сбились: они то мелькали с удивительной скоростью, а потом вдруг остановились как верблюды в караване. Лишь затем посыпались в сознании какие-то черные кресты и линии, перечеркнутые звезды, как в кино при оборвавшейся пленке. Тишина.