- Почему ты не хочешь умирать здесь? Я буду ухаживать за могилой, носить цветы, - она тихо заплакала, по-бабьи положив руки под груди.
- Я, как древний египтянин не могу умирать на чужбине. Они твердо верили, что, если за могилой не ухаживают родные, то умирает не только тело, но и душа. Двойная смерть. Мне же хочется из родной земли прорасти хоть веточкой, хоть кустиком. А то здесь неплановый кустик срежут и скажут, что он нарушает архитектурную композицию. А там Минька посадит сосну сибирскую, то есть кедр. Вымахнет он на сотню метров, и будут все в округе говорить, объясняя кому-то дорогу: «Вон там, у кедра, что на могиле швейцарца, надо повернуть направо». Все хоть интрига какая-то.
- Вот ведь, а я и не знала такого о египтянах, - в ней проснулся профессиональный интерес. Практицизм у немцев всегда главнее чувств.
- Всю жизнь торопился переводить нерусские слова на родной язык, и всегда не хватало времени, чтобы слушающие поняли мою душу.
Хильда перестала плакать.
- Милый, запомни, мне было хорошо с тобой. Всегда, даже когда ты сердился. Во всех делах и мыслях чувствовалась твоя душа. Ты цельный человек и делал все добросовестно. Но тебя не понимали, многие думали, что ты, прежде всего, ищешь личную выгоду.
- Да, я знаю. Они были плохо воспитаны, или, по закону монаха Менделя, унаследовали кровь свиньи. Мне жаль их, стремящихся к жизни сытой хавроньи.
- Мне жаль тебя, а не их, - эхом отозвалась Хильда. - Но почему ты не хочешь, чтобы я была с тобой в последние минуты?
- Нет, лучше будет, если ты приедешь через год. Это будет обоснованно: хлопоты об установке памятника. «А в России я буду совсем молодым, и седина отлетит как дым – это юности мой край». Ты, конечно, не слышала такой песни?
Она внимательно посмотрела на меня и пробормотала: «Только видя таких людей, я понимаю, почему Россия выиграла у Германии.
- А что толку? – горестно усмехнулся я. – Всегда с прохладцей относился к советской власти, и примиряло меня с ней то, что государство было могучим, готовым крепко дать по зубам всем, кто покусится на независимость. Сейчас же, при демократии, выживет ли страна? Эта мысль гнетет меня. С остальными я примирился.
- Последнее время ты постоянно жил в своем мире и не допускал меня до него, ты снисходил до меня, лишь употребляя простые выражения «да», «нет». О чем ты думал? – спросила Хильда, пытаясь уйти от опасной темы.