- Нет слов, красиво. В Швейцарии, наверно, есть еще более красивые места. Но нет! В России плохо, нехорошо, в смысле грязно, и не убрано, и бедно, но там родина, друзья, им можно позвонить, и они в большинстве случаев помогут. Что-то посоветуют. Если ты неплохой человек, то окружающие люди понимают тебя. Мир вокруг себя создаешь годами, десятилетиями. Быть вырванной из привычного родного мира и помещенной, даже с миллионами в кармане, в красивый, но чужой, мир, не хочу. Ничто не заменит родной земли! Тебя что кинуло сюда? Любовь, злость, отчаяние. Ведь ты же не еврей, которым хорошо там, где есть приличный заработок.
- Меня подло обманула жена. И вдруг подвернулась поездка в Швейцарию, знакомство с Хильдой. Мне захотелось сильно стукнуть дверью, уходя навсегда.
- Навсегда? Никогда не говори никогда.
- Сейчас я уже не знаю. Конечно, возврата к жене и детям уже не будет. Тут все оборвалось и отсохло. Но…
- Достаточно, - прервала Валентина, - надо идти, а то опоздаем на вторую часть лекций, а без тебя не начнут.
В Берн опять приехали лишь в сумерках. Русские вздыхали и жалели, что опять ничего не увидят и не сфотографируют.
Немецкий город по происхождению и характеру. Находясь на пересечении многих дорог, вобрал культуру и особенности многих народов. Брусчатка, узкие улицы, где неведомо как разворачиваются троллейбусы и длинномерные автобусы. Аркады вдоль центральных улиц позволяют ходить во время дождя без зонта. Стоя на высоком берегу реки Аар, склоны которой сплошь застроены домами, образующими гигантские ступени, крыша нижней является по сути набережной, мы жадно наблюдали угасание вечерней зари. Всех очаровали нюансы и прелести прежде незнакомого города. Арки, виадуки, галереи, теснота улиц, составляли некое зыбкое очарование, становящееся впоследствии памятнее любых знаний.
Разгульный вечер 7 ноября, проведенный в небольшом и плотно забитом публикой итальянском ресторанчике в центре Берна. Общий длинный стол, покрытый белой нетканой скатертью, уставленный русской водкой, специально хранимой к этому дню русскими, непременной швейцарской капустой, заправленной подсолнечными и тыквенными семечками, и ростбифами. Произносились тосты за день священной памяти детства и юности, с которым у каждого из нас были связаны далекие, но четкие воспоминания, как о самом добром и многообещающем времени.
Русские пели песни. Начали скромно с «Интернационала», «Варшавянки», а потом под влиянием выпитого загорланили «Катюшу». От соседних столов к нам поворачивались улыбающиеся лица швейцарцев, поднимающие пальцы рук в знак восхищения нашей сплоченностью и удалью. Многие из них отбивали такт ногами, и со всех сторон неслось: «Russich, Russich». Водка на удивление быстро кончилась, и официанты, радостно улыбаясь, приносили нам все новые бутылки полусладкого и сухого вина.