Я рад своему воспитанию, позволяющему безошибочно различать людей. И даже они, духовно близкие, не всегда способны понять тебя и принять твою сторону. Сейчас я еще не дорос до высот Иешуа и не могу обращаться к каждому со словами «добрый человек». Я нахожусь где-то посередине: в России мне было жалко всех нищих и обездоленных, беспомощных стариков и высохших от бескормицы старух, беспризорных детей, ломающих буханку ржаного хлеба – единственного яства, доступного им. Но я уверен: они лишь временно нуждались во мне, получив буханку или деньги, они исчезали, испарялись, словно утренний туман под лучами восходящего безжалостного солнца. У них свое понятие о свободе. Бог им судья. У каждого свое представление о свободе. Мерилом может быть количество банкнот, возможность ругаться нецензурно или нести околесицу с трибуны, эксплуатировать людей, завоевывать и бомбить чужие страны…
Измученный болью, я решился на инъекции гормональных средств. Три инъекции в болевую точку, и я почувствовал себя человеком.
Так приятно без боли разбирать постель, когда ты уже созрел для сна, когда в голове теплая усталость, обволакивающая память, когда глаза чуть-чуть покалывают неизвестно откуда взявшиеся иголочки. Недаром дети трут глаза перед сном.
И не надо желать лучшего состояния, не надо еще писать и делать что-то через силу, как делаю я сейчас, водя карандашом по бумаге. Лучше отдаться слабости и сну. Ведь так мало в жизни истинно сладких минут.
Вернулось желание работать, творить. Одно серьезное Мюнхенское издательство пригласило меня к сотрудничеству в переводе русских современных писателей. Я съездил в Мюнхен для заключения договора и, возвращаясь, набросал в поезде стихи:
Я жил в богемном мюнхенском квартале
В гостинице на пятом этаже,
А за окном каштанов листья облетали,
И заносило «Мерседес» на вираже.
Беззвездный мюнхенский октябрьский теплый вечер,
Германия – ты чудо из чудес!
Я распахнул окно, и мне навстречу
Рванулась ночь как черный «Мерседес».
Ну что ж, пиши, - про Лорелеи очи,
Про мюнхенский роскошный автобан.
Да что тебе до федеральной жаркой ночи
И что тебе до шлюх на Репербан?
Но будешь ты (не обессудь!) всего лишь
Огромнейшей эпохи мелкий бес.
И будешь им, покуда славословишь
На повороте черный «Мерседес».